|
"Я ЛЮБИЛА, РУКИ ЦЕЛОВАЛА"
Виктория Щербакова
Очередная премьера, пятая в этом сезоне показала, что Донецкий музыкально-драматический театр не оставляет попыток создать кассовый спектакль на украинском языке. Стремясь достигнуть этой цели, театр обратился к серьезной драматургии. Пьеса Владимира Винниченко "Закон", написанная в 20-х годах, умная и глубокая, хороша во всех отношениях, кроме одного: недостижимая мечта терзающая героиню, вполне реализуема в наши дни! Значит, в сочувствии зрителей к героям будет оттенок снисхождения: они, зрители нашли бы выход из ситуации, ставшей для героев безнадежной. Итак, проблемы дореволюционной интеллигенции: молодая женщина не может иметь детей, но убеждена, что семьи без ребенка быть не может. Она находит выход: муж должен завести любовницу, та родит ребенка, которого муж усыновит. Жена берет на себя обременительные поиски любовницы, так что от мужа ничего, кроме согласия на осуществление плана, не требуется. И тот соглашается - с боем, но соглашается. Пройдя через унижение существования под одной крышей с любовницей мужа, истерзав его за короткую вспышку нежности к той другой, разбив сердце своей матери, героиня терпит поражение. Цель не достигнута, муки оказались напрасными, семья разрушена, а жизнь лишилась смысла - "мещанка" и "шантажистка" ребенка не отдала.
Очевидно, Винниченко не предполагал, как стремительно общество пойдет по пути расшатывания моральных законов, казавшихся ему незыблемыми. То, что считалось преступлением, сейчас воспринимается как обычное деловое соглашение, при желании оформляемое юридически. Устарел сюжет. Но не устарела мысль, которую он должен был доказать: человек может преступить закон, но этим он его не отменяет. Если закон соблюдается, он проявляется лишь отсутствием несчастий. Благо порой столь неощутимое, что кажется - закон не проявляется никак, и даже, что закона нет. Попранный закон проявляется возмездием. Причем, как афористично сказано в Уголовном кодексе, незнание закона не освобождает от ответственности в случае его нарушения. Даже самый маленький, мелочный закон, который и законом-то не хочется считать, а так - правилом, и тот мстит нарушителям: переходите улицу на красный свет, и не бог весть какой важный в общей системе мироздания закон проявит себя кровавой лужей на мостовой. А если нарушаются законы-гиганты, библейские заповеди? Нарушаются тысячами людей? Тогда льются реки крови. И Винниченко, предчувствовавший трагедии века, не случайно, конечно, задолго до Геббельса, хотя и после Ницше, вкладывает в уста умной, тонкой героини слова: "Если мы хотим достичь цели и у нас есть воля, а не слюнтяйское морализирование..." Противопоставление - цель и мораль - опять злободневно: спустя семьдесят лет новое поколение решает старую задачу, поленившись заглянуть в конец учебника, где написан ответ. Решает опять не в пользу морали. А если так, то рано списывать со счетов пьесу Винниченко, и правомерен подход режиссера спектакля Алексея Кравчука: приподняться над сюжетом и воплотить идеи. (Жаль, что приходится за рамками этой статьи оставить интереснейший вопрос о том, чьи именно идеи должно режиссеру воплощать: свои или автора? Ответ на этот вопрос однозначно определяет принадлежность к одной из двух взаимоисключающих, и даже взаимоистребляющих театральных систем).
Алексей Кравчук поступил мудро и расчетливо, когда привлек в спектакль лучших артистов театра (разумеется, не всех - в пьесе только пять персонажей). Народная артистка Украины Евгения Воробьева и заслуженный артист Украины Геннадий Горшков способны выйти (и вышли) победителями даже из такой экстремальной ситуации, как психологическая драма начала века на украинском языке в интерпретации режиссера-экспериментатора с анархистским уклоном (как называют его друзья и единомышленники).
Панаса Мусташенко, то есть мужа и любовника, играет очень интересный артист Константин Бабанин, чье дарование несомненно, но ни разу еще не проявилось в полной мере. Бабанин - артист состояния, а не действия. Он потрясающе естественен и в печали, и в тревоге. И даже более сложное чувство - сдерживаемый гнев ему удается передать, вернее, пережить на наших глазах. Когда он молчит, то это действительно красноречивое молчание. Но, увы, хоть каждое отдельное состояние правдиво, смена этих состояний вызывает сомнение: только что сердился - и уже укрощен, только что протестовал - и уже согласен. И, по-женски, мне жаль, чти нам не показали возникновение любви и ее смерть. Любовь осталась в пьесе, а в спектакле у Мусташанко одна задача - видеть опасность преступления нравственных законов. Он видит и предупреждает: "Я боюсь того, над чем наша воля и сознание не имеют власти..."
Трудно переоценить вклад, внесенный в спектакль Татьяной Романюк, сыгравшей одержимую идеей о ребенке Инну. Эта потрясающая актриса совершила невозможное - она соединила в своей работе и то, что вложил автор, и то, что считал нужным выразить режиссер. Она создала образ одновременно и психологический, и символический. Но, учитывая общую концепцию спектакля; правильнее будет рассказать не о женщине, стремящейся к счастью, а о выраженном в образе этой женщины неистребимом желании интеллигенции прийти к гармонии через осуществление какого-нибудь умного плана. План оправдан, ведь его использование обещает наполнить жизнь смыслом и счастьем. План логичен (я не могу иметь ребенка - ты можешь иметь ребенка - мы одно целое, значит твой ребенок - все равно, что мой). План выполним. Только нужно переступит" через стыд. Да, не стоит обращать внимание на то, что думают другие люди о вашем поведении. Только приходится лгать. Но ведь не друг другу, а только тем, другим, а мы то знаем правду. Только нужно расстаться с близкими людьми, которые, не зная правды, не хотят мириться со стыдом. И если после всех унижений и мук мещанка не хочет отдать ребенка, то остается только ее убить. Кого остановит лепет: "Я любила, руки целовала..." Она виновата тем, что у нее, презираемой, есть то, что нужно им, имеющим право презирать.
Спектакль не исчерпывает всех идей, возникающих по поводу пьесы Винниченко. И, конечно, пьеса могла быть трактована совершенно иначе - как мечта идеалистов о недосягаемом, или как история соблазнения замужней женщины приятелем мужа (с мефистофельским уклоном), или даже как новая повесть об Адаме и Ева с изгнанием из рая после грехопадения. Но для меня эта грустная история о том, как далеко может зайти женщина, спасающая свое счастье и любовь.
ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ ИЗ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Евгения Гайдаренко
В Донецком музыкально-драматическом театре имени Артема состоялась премьера спектакля по пьесе Владимира ВИННИЧЕНКО "Закон"
Театр поднял из архивного небытия произведение, написанное восемь десятилетий тому назад. Вернул украинский драматургии имя, поглощенное вынужденной эмиграцией и ошельмованное в советской энциклопедии ярлыками "националистический контрреволюционер", "декадент", "враг". Зрителям дана возможность поразмыслить над темой актуальной и вечной: материнство - в нравственном, философском, юридическом и человеческом смыслах.
- Когда это происходило? - шепотом спросил один из зрителей во время спектакля, может быть, сам того не осознавая, что задал ключевой вопрос, объясняющий происходящее на сцене, в зале, в жизни.
- Всегда, - единственный ответ на этот вопрос.
Сопоставляя хронологию творчества Владимира Винниченко, можно было уточнить, что тема, над которой сейчас во всем мире ломают головы юристы и моралисты, украинским писателем и политиком была сформулирована и глубоко прочувствована еще в начале века... Но в пьесе - никакого историческою антуража. Ибо материнство как цель, смысл, оправдание человеческой жизни и надежда на ее будущее - неизбывный сюжет на все времена.
Что происходит в спектакле? Зрители настолько "жизненно" воспринимали действие, что о его фабуле стоит сказать отдельно. Профессор философии Панас Михайлович Мусташенко (артист Константин Бабанин) и его жена Инна Васильевна (артистка Татьяна Романюк) обречены на бездетность. Они сами - авторы собственной трагедии: когда Бог посылал им счастье отцовства и материнства - не воспользовались этим даром. Потом бездумная, опрометчивая операция - и в благополучном по всем внешним приметам доме поселяется трагическая безысходность. От опустошающей боли они лечатся как могут: Панас Михайлович "играет в песочнице" с чужими детьми, Инна Васильевна глушит болезненную тоску в ресторанах и кабаре. И подступает отчаяние. И отступает любовь. И разверзается страшная и бездонная пропасть, заполнить которую может только смех ребенка, только топот его маленьких ножек. Томимая неутолимым голодом материнства, Инна Васильевна решается на "хитроумную" спасительную затею, она задумывает перехитрить судьбу. Уговаривает, насильно толкает своего безупречного по всем явным нравственным параметрам мужа в объятия юной мещаночки Людмилы (молодая актриса Елена Крылова, чей дебют в этой роли, отмеченной искренностью, и психологической достоверностью, был, явно удачным). Инна Васильевна сама (!) нанимает девушку в секретарши для мужа и уговаривает его соблазнить Людмилу. Одержимую женщину не волнует дальнейшая судьба девушки, искренно полюбившей ее супруга. Она готова выставить из дома родную мать (заслуженная артистка Украины Евгения Воробьева), возмущенную попранием нравственности, библейских устоев, готова терпеть раздирающую собственное сердце ревность и самоотверженно сносить свое двусмысленное положение. Все ради единственной цели - иметь ребенка! В немыслимых муках она добивается своею - дитя появляется на свет. Но Инне Васильевне не быть его матерью. Право матери родившей сильнее всех человеческих прав, даже выстраданных, ибо это право всевышнего установления. Человек не имеет силы вмешиваться в Божий промысел. И этот Закон сильнее философских трактовок и доводов разума.
Людмила не отдает своего ребенка Инне Васильевне. Голос крови в сердце Панаса Михайловича чутко и неодолимо отзывается на плач новорожденного сына. Мир, созидаемый с такой страстью и мукой, рушится для Инны Васильевны. Финальная сцена потрясает своей метафоричностью: главная героиня крушит, ломает, разбрасывает все, что составляло уют и фундамент прежнего существования - мебель, посуду, цветы. Она рушит свою жизнь. В один момент падает полупрозрачный занавес, олицетворяющий эфемерность бытия, в котором все - не главное, кроме вдруг страшно оголившегося во всей своей натуральности задника сцены и детской колясочки на его фоне. И над этой коляской слюнились потрясенные и умиротворенные открывшимся смыслом жизни и своим неизбывным человеческим предназначением родители - Людмила и Панас. Воистину: человек предполагает, Бог располагает.
Еще одна сценическая метафора - песочные часы у рампы, символизирующие вечность (оформление - художницы из Харькова Натальи Руденко-Краевской). В момент крушения надежд героини эти часы опрокидывает весьма символичный персонаж - друг семьи, фабрикант и прагматик Юрий Маркович Круглик (заслуженный артист Украины Геннадий Горшков). Он, циничный созерцатель драмы, не прочь воспользоваться результатами крушения - увезти Инну Васильевну за океан (что в конце концов и происходит). Но его расчетливому и мефистофельски проницательному уму неподвластен иррациональный смысл происходящего.
Зато он был подвластен сидящим в зале. Высоким эмоциональным накалом, страстным воплощением замысла актерам удалось открыть сердца зрителей для сочувствия и сопереживания. Эту особенность хотелось бы отметить: зритель пришел "на тему" - не на звезду, не на режиссерскую трактовку, а на повод с помощью театра почувствовать суть своей жизни. Но именно сценическая выразительность и режиссерская продуманность (режиссер Алексей Кравчук) подняли спектакль до уровня "правды жизни". Актеры не сыграли - прожили эти два с половиной часа. Живые слезы, убедительность чувств и интонаций (особенно главной героини) - впечатление не разрушалось даже нечаянным падением предметов. Ведь в жизни так и бывает: падают бусы, роняется крышка кофейника, а человек переживает свое горе и кто-то (в данном случае зритель) сопереживает ему. Очень значимо вела свою роль актриса Е. Воробьева. Свеча и Библия в ее руках в начале спектакля, черный платок в финале - координаты высшей нравственности и житейской мудрости. Эти сценографические символы актриса безукоризненно и правдиво воплотила в поведении своей героини. Убедителен был и герой Константина Бабанина, хотя, вероятно, очень фактурному, внушительной комплекции артисту стоило быть сдержанней в излишне динамичном перемещении в мизансценах - в пользу эмоциональной и психологической концентрации.
Но премьера удалась во всех отношениях. Удалось подсмотреть фрагмент отчета-рецензии помощника режиссера А. Шевченко: "Всегда бы так!" - эта оценка своей экспрессивностью выходила за рамки профессиональной терминологии.
Уже артисты унесли букеты в гримуборные, уже убрали реквизит со сцены, а зрители все толпились на ступеньках театра.
- Как вы думаете, она его любила? - спросила меня пожилая дончанка.
Пьеса выплеснулась в действительность. Действительность продолжилась в спектакле. Две девочки лет семи подошли к театру; ..."Тетенька, дайте копеечку. Папа в тюрьме, мама пьет..."
Газеты не перестают комментировать тему продажи украинских младенцев за границу. В парламенте обсуждают проблему лечения детей, пострадавших от чернобыльского взрыва... Украина-ненька, что будет с твоими детьми?!
Как болезненна своевременность написанной почти век назад пьесы В. Винниченко. Как пронзительна актуальность вечной и необъятной темы - материнства.
"Негоциант" №2 1997 г.
|
